Протоиерей Владимир Сорокин о новом храме на Левашовской пустоши - месте массовых расстрелов и захоронений в годы тоталитарного режима

«Град Петров»

Радио Санкт-Петербургской Митрополии

---

Архив передач

Постоянный адрес этого текста: http://grad-petrov.ru/archive.phtml?subj=12&mess=506

Протоиерей Владимир Сорокин о новом храме на Левашовской пустоши - месте массовых расстрелов и захоронений в годы тоталитарного режима

Прот. А. Степанов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры! В эфире радио «Град Петров» программа «Экклесия», программа о жизни Церкви. И сегодня мы беседуем с профессором Санкт-Петербургской Духовной Академии, настоятелем Князь-Владимирского собора, протоиереем Владимиром Сорокиным.

Здравствуйте, отец Владимир!

Прот. В. Сорокин: Добрый день, дорогие братья и сестры!

Прот. А. Степанов: Сегодня наш разговор будет посвящен новому делу, за которое взялся отец Владимир, но для него это дело не новое, а именно мы будем говорить о памятном для нашего города месте, печально памятном, о Левашовской пустоши, месте массовых расстрелов жителей нашего города прежде всего. Насколько я помню, там 46-47 тысяч…

Прот. В. Сорокин: Да, 47 тысяч…

Прот. А. Степанов: 47 тысяч было расстреляно. Ведется написание Ленинградского мартиролога Анатолием Яковлевичем Разумовым, с которым мы когда-то уже встречались в нашей студии, по поименному выявлению всех людей, которые были там безвинно уничтожены. Но на сегодняшний день это место является, по существу, просто кладбищем, без конкретного указания мест захоронений людей. Идет стихийная мемориализация этого места, родственники, потомки помещают там фотографии уничтоженных своих предков, ставят кресты или другие памятные знаки. Отдельные общины в нашем городе, скажем, финны или, например, мусульманские общины тоже ставят какие-то свои знаки. Православные там поставили крест; есть там звонница. Но в целом проблема этого места – как это место решить, как увековечить память, создать какой-то мемориал не просто стихийный, а более серьезный. Что это должно быть? И вот об этом мы сегодня как раз и поговорим.

Отец Владимир назначен настоятелем будущей церкви; наверное, это будет храм в честь новомучеников?

Прот. В. Сорокин: Храм будет называться так: Святых, в земле Санкт-Петербургской и Ладожской просиявших.

Прот. А. Степанов: Таким образом, отец Владимир, по крайней мере, по церковной линии Вы ответственный за судьбу этого места. И расскажите, пожалуйста, как Вы видите в дальнейшем увековечение памяти тех людей, которые там были уничтожены?

Прот. В. Сорокин: К настоящему времени можно уже сказать, что установилась уже все-таки твердая традиция – в первое воскресенье февраля туда приезжают автобусы с приходов; мы там совершаем всегда панихиду. И с каждым годом этих автобусов становится все больше. В прошлом году, насколько я помню, было уже семь или восемь больших автобусов, и было человек двести или триста. И еще 30 октября я там постоянно бываю, когда отмечается День репрессированных, и в этот день десяток автобусов приезжает – родственники, близкие. Это гражданская инициатива, и она поддерживается правительством нашего города. Там бывает много людей, я всегда в этот день тоже совершаю панихиду; возлагаются венки…

Прот. А. Степанов: Отец Владимир, а сколько священнослужителей обычно участвует в такие памятные дни в этих мероприятиях?

Прот. В. Сорокин: Когда мы начинали ездить из Князь-Владимирского собора, нас было двое или трое. А теперь уже подключился храм Феодоровской иконы Божией Матери, отец Геннадий Беловолов привозит автобус или два, местные батюшки. Во всяком случае, в прошлый раз было около десяти человек священнослужителей. И из Финляндии приезжает отец Андрей, православный священник, вместе с матушкой, они обязательно приезжают в этот день. Это уже установившаяся традиция, и потихоньку все это развивается, как я вижу, на хорошем уровне и в нормальном движении.

Прот. А. Степанов: А владыка митрополит не приезжал туда еще?

Прот. В. Сорокин: Владыки митрополита еще не было, потому что я как-то боюсь его в это время приглашать. Ведь зима, февраль, обычно морозы бывают…

Прот. А. Степанов: Может быть, тогда в октябре, в тот памятный день?

Прот. В. Сорокин: А в октябре это более гражданская инициатива. Вот я надеюсь, что в этом году удастся пригласить и владыку. Ведь почему избрали, и я был как раз инициатором того, чтобы посвятить храм всем святым, в земле Санкт-Петербургской и Ладожской просиявшим? Потому что это означает, что храмовый день всегда будет летом – третье воскресенье после Троицы по православному календарю посвящено святым, в земле Санкт-Петербургской и Ладожской просиявшим. И в этом году, я думаю, мы уже будем там служить, и тогда уже более безопасно будет для владыки, ведь владыка у нас все-таки человек уже в возрасте, и не хочется рисковать его здоровьем.

Прот. А. Степанов: Да, вот Вы сказали, что совершаются панихиды, но я знаю, что и храм будет строиться, о котором Вы упомянули…

Прот. В. Сорокин: Идея храма возникла, я бы сказал, из народа. Если посмотреть книгу отзывов, которую пишут на этом кладбище, которая там ведется, там есть записи о том, что не хватает храма. Все хорошо – как Вы правильно сказали, там и на деревьях какие-то знаки, и фотографии, и крестики. И сейчас кладбище активно осваивается, потому что уже области ставят свои какие-то памятные знаки, какие-то народности ставят свои знаки. Например, памятник погибшим полякам, памятник украинцам; есть крест, установленный в память погибших монахинь монастыря в Вологодской области. Есть памятник лютеран, есть памятник энергетикам. То есть формируется все-таки почитание пострадавших людей, но, действительно, не хватает храма. У нас создана инициативная группа, в нее входят 11 человек. И Святейший Патриарх Кирилл, когда он посещал Князь-Владимирский собор, а у нас в соборе создан всероссийский помянник, куда внесены два с половиной миллиона репрессированных, в том числе больше 35 тысяч священнослужителей; и вот там Святейший Патриарх нашел своего дедушку и папу. И тогда он у меня спрашивает: а что у нас в городе Петербурге? Вот в Москве Бутово есть, а в Петербурге есть что-нибудь? Я говорю: вот, Левашовское кладбище, и там есть место, где мы собираемся. И я ему тут же сказал, что есть такое желание и инициатива у людей, чтобы там была воздвигнута часовня или храм. И Патриарх мне говорит: я благословляю Вас быть ответственным. И он даже написал в своей резолюции на рапорт митрополита «протоиерею Владимиру Сорокину быть ответственным», и уже после этого меня назначили настоятелем. И поэтому мы организовали там общину, ее зарегистрировали. Уже открыт счет. Кто входит в общину? Это одиннадцать человек, и из этих одиннадцати человек девять человек являются теми родственниками, у которых близкие пострадали. Вот я могу зачитать: Кира Константиновна Литовченко, она архитектор-консультант наш, она уже пожилая, это заслуженный архитектор, так вот: ее тетя, Кира Оболенская, она ведь была расстреляна по приговору ленинградской особой «тройки» и прославлена как мученица. А Кира Константиновна в Феодоровской общине, в храме отца Александра Сорокина. Татьяна Николаевна Ознобишина, она автор проекта часовни – ее дед, полковник Преображенского полка Владимир Ознобишин, расстрелян на Бутовском полигоне по приговору «тройки» Управления НКВД по Московской области. Люция Александровна Барташевич – она председатель Санкт-Петербугской ассоциации жертв необоснованных репрессий, есть такая ассоциация, которая объединяет очень много людей. Ее отец, инженер-конструктор Александр Барташевич, и ее дядя Михаил расстреляны по приговору ленинградской особой «тройки». Ее дядя Петр умер в лагере. А дядя Иван после освобождения воевал и погиб на фронте. Сама Люция Александровна была в ссылке вместе с мамой, в Казахстане. Дальше: Сергей Дмитриевич Хахаев, председатель Санкт-Петербургского общества «Мемориал», инженер-химик, провел сам десять лет в лагере, в ссылке с 1965-го по 75-й год. Анатолий Яковлевич Разумов – он руководитель центра «Возвращенные имена» при Российской Национальной Библиотеке; во время репрессий пропал брат его бабушки, крестьянин. Он издает, как Вы уже сказали, мартиролог. Жулев Николай Михайлович, заслуженный врач России, заведующий кафедрой в МАПО и клиникой неврологии; его дедушка, священник Федор Акимович Жулев, в Тамбовской области был расстрелян 16 августа 1937 года. Я ему помог найти эти сведения, он очень проникся всем этим делом, и они с женой у нас входят в инициативную группу. У меня дедушка по маминой линии, Ефим Иванович Прокопченко, тоже расстрелян был в 1937 году, у нас в семье всегда это вспоминали. Юргенсон Николай Борисович, член Санкт-Петербургской ассоциации жертв необоснованных репрессий. Отец его был шофером, его расстреляли, и вместе с ним еще и многих других родственников расстреляли. В нашу группу еще входит отец Андрей Мазур, он Патриарший архидиакон; он очень переживает за это дело и входит в инициативную группу. Васильев Сергей Геннадьевич, заместитель генерального директора по ГУП, тоже очень проникся нашей историей репрессий, и он у нас казначей; мы надеемся, что он сможет привлечь какие-то средства, потому что это не так все просто.

Само по себе кладбище уникальное, и среди 47 тысяч людей предположительно почти две с половиной тысячи священнослужителей и церковнослужителей – то есть больше, чем на Бутовском кладбище. На Бутовском кладбище 20 тысяч расстреляно и похоронено, а у нас – 47 тысяч. И наше кладбище считается самым большим, и даже по числу священнослужителей. И это, конечно, имеет особое значение. Проект сам по себе решили так: вот Вы знаете, часовня Новомучеников стоит возле Феодоровского собора на Полтавской улице, собор сейчас уже заканчивают реставрировать, и эту часовню все равно – поскольку она новая, а место историческое и охранная зона, думаю, что не удастся ее сохранить, поскольку она на временном оформлении. И вот за образец взяли эту часовню, и сейчас уже проект более-менее утвержден и разработан…

Прот. А. Степанов: Я видел, он немножко отличается от этой часовни – центральная часть приподнята там.

Прот. В. Сорокин: Да, будет большая цокольная часть, потому что когда мы зимой там бываем, то очень холодно. А все-таки мы привозим туда какие-то пирожки, по русской традиции поминаем усопших, и хочется хотя бы чаю с пирожком на морозе выпить. Хорошо, конечно, что среди снега и елок – но все-таки будет более уютно в помещении, потому что родственники тех, кто был расстрелян и погиб, они уже в возрасте, и нужно какие-то создавать хотя бы элементарные условия. И мы надеемся, что цокольный этаж будет как раз большим залом, где можно будет собираться; может быть, мы поместим там какие-то фотографии, сделаем что-то вроде музея…

Прот. А. Степанов: А по площади храм будет такой же, как часовня Новомучеников, или больше – или меньше?

Прот. В. Сорокин: Это будет небольшой храм. И я Вам скажу, почему сделали таким образом – потому что все-таки этот храм, я не думаю, что сможет сам себя содержать.

Прот. А. Степанов: То есть не предполагается, что там возникнет какая-то постоянная действующая община?

Прот. В. Сорокин: Я буду стараться, и мы будем стремиться к тому, чтобы была такая действующая община, активная. Но все равно расходы по содержанию храма будут серьезными, и я думаю, что, скорее всего, он будет приписан. На данный момент он приписан к Князь-Владимирскому собору, и мы несем все расходы, потому что, Вы сами знаете, что даже по оформлению документов просто печать заказать – и то нужно платить. Но у нас уже открыт счет в банке; в соборе у нас стоит кружка для сбора пожертвований. Мы уже собрали какие-то средства и оплатили проект, предварительную часть. Оказалось, что кладбище – это памятник, исторический памятник. А если памятник – то это особые правила по оформлению. Во всяком случае Валентина Ивановна Матвиенко в принципе дала нам положительный ответ, но остались все эти детали, которые нужно согласовывать со всякого рода инстанциями. Но принципиальное согласие нам дано, и более-менее какой-то этап уже пройден. И мы надеемся, что это будет и дальше так идти.

Возникают некоторые проблемы уже сейчас, и очень серьезные. Самая большая проблема, которая существует, ее довольно сложно как-то объяснить. Вот есть люди – внуки тех, кто давал приказы по расстрелам, тех, кто исполнял это. И есть внуки тех, кто пострадал.

Прот. А. Степанов: И те люди, первые, как я понимаю, были тоже расстреляны на том же месте? То есть палачи тоже там теперь лежат.

Прот. В. Сорокин: Да, они сначала были палачами, а потом стали жертвами, и они тоже там похоронены. И, естественно, у их внуков и внучек есть желание как-то приобщиться к этому. И я им говорю: так ведь есть возможность пожертвовать, но им хочется «прозвучать», что называется. А это вопрос очень деликатный.

Прот. А. Степанов: Безусловно.

Прот. В. Сорокин: Сейчас наше общество все-таки находится в очень сложном, противоречивом ключе; и у нас история как-то по-разному воспринимается. И найти эту созидательную модель почитания нашего прошлого, эта задача очень непросто решается – но все-таки на сегодняшний день кое-что нам удается. У меня впечатление такое, что и молодежь сейчас стала приезжать. И я думаю, если там будут удобства какие-то и зал, то, наверное, будут и школы туда возить своих учеников. И сейчас возят и школы, и сами молодые люди приезжают. И это уже как-то входит в нашу жизнь.

Прот. А. Степанов: В этом отношении, наверное, Бутово может быть большим примером, потому что уже все-таки это существует, и, конечно, там сделано уже очень много.

Прот. В. Сорокин: Да, но большого храма – такого, как в Бутово построили – там не будет, невозможно содержать. И, кроме того, у нас там место не очень большое.

Прот. А. Степанов: А где же будет храм? Поясните для людей, которые там бывали.

Прот. В. Сорокин: Как только вы входите на территорию, там, где колокольня стоит сейчас, справа, на этой полянке как раз и будет храм.

Прот. А. Степанов: Да, там маленький домик такой есть.

Прот. В. Сорокин: Да, возле этого домика, потому что это единственное место, где не было захоронений. Анатолий Яковлевич Разумов и другие специалисты обследовали, и это единственное место, а кругом везде – могилы. И вот здесь будет стоять часовня – мы называем ее часовня, но это храм-часовня. Она будет все-таки достаточна большая, человек на триста. И, поскольку я человек-практик, я все время имею дело с содержанием храмов, и я вижу, что содержать его потребуются средства, и если поставить большой собор, а он не будет постоянно наполнен, а электроэнергия, и тепло, и все остальное – это серьезные расходы.

Вот так мы пришли к такому мнению, и сделали проект именно такого храма.

Прот. А. Степанов: Бутово, кстати, как опыт показывает, этот огромный храм все-таки здорово наполняется. Мне тоже это было странно…

Прот. В. Сорокин: Но я слышал от отца Кирилла Каледы, что содержать его все-таки сложно.

И Бутово – это все-таки Патриарх, Москва…

Прот. А. Степанов: Да, но, мне кажется, во-первых, Патриарх у нас тоже бывает часто; во-вторых, у нас есть митрополит. И, я думаю, что если бы владыка приехал, когда Вы соответствующие условия подготовите, то это бы сильно сдвинуло наше духовенство. Потому что в Москве приезжает до ста священнослужителей, а не два, три, десять, как у нас.

Прот. В. Сорокин: Да, мы запланировали как раз на этом месте – потому что там можно сделать площадку. И в такие дни, как дни памяти, конечно, все не поместятся, даже если самый большой храм поставить, но если все наши приходы будут подключаться… А мы рассчитали таким образом: тогда храм будет в виде алтаря, а площадь будет в виде храма. Тем более, это же все-таки, я еще раз подчеркиваю, это же будет летом. И какая уж там холодная или ненастная погода не была, все равно это не зима.

Прот. А. Степанов: Навес можно будет сделать…

Прот. В. Сорокин: Да, и я специально выбирал такой день, чтобы он всегда был летом. Поэтому как-то мы учли эти нюансы. Если много людей будет – слава Богу, вот сейчас около 700 приходов, и если из каждого прихода десять человек приедет, то это уже 7 тысяч. И мы как раз рассчитали так, чтобы здесь была такая площадь, и можно будет ее потом оформить.

Но есть и еще одна деликатная проблема – ведь на этом кладбище лежат люди разных вероисповеданий, и люди верующие и неверующие, разные. Поэтому мы предусмотрели, что в центре будет православный храм, но сейчас уже, недавно совсем, освятили крест католикам, пострадавшим там.

Прот. А. Степанов: Предполагается ли построение какой-нибудь часовни или храма католического?

Прот. В. Сорокин: Нет, я только знаю, что они поставили прекрасный памятник. Прекрасный крест, подписали; специально приезжал из Москвы епископ, это было очень торжественно.

Не думаю, что будет необходимость каждому ставить свои часовни. Может быть, на этой центральной площади могут быть какие-то знаки, нужно об этом подумать. Короче говоря, сейчас еще идет осмысление, поиск таких форм, которые были бы и понятны, и содержательны, и в то же время были бы достойны такого великого места.

Прот. А. Степанов: Отец Владимир, а какие планы по дальнейшему развитию самой этой территории, захоронений? Вот в Бутово, скажем, обозначены все эти расстрельные рвы. Были проведены масштабные раскопки. А здесь проводились такие полномасштабные раскопки?

Прот. В. Сорокин: Анатолий Яковлевич Разумов в этом деле прекрасный специалист, и какие-то раскопки они здесь проводили. Я не знаю, насколько они были серьезными по сравнению с Бутово, но во всяком случае утверждают специалисты, что установить имена невозможно, где и кто точно похоронен. Но там, где будет храм, там могил нет. А в других местах – были. На сегодняшний день там не помечены границы каких-то могил, это сложно…

Прот. А. Степанов: Да, там все заросло лесом…

Прот. В. Сорокин: Да, заросло лесом, и, мне кажется, сейчас уже сложно. И когда идешь по этим дорожкам, чувствуется, что это место действительно наполнено каким-то трагизмом и вместе с тем и славой, потому что там лежат и наши новомученики. И святость, и страдания. Но у нас в Православной Церкви нет культа страданий; мы все-таки Церковь Воскресения Христова. Это страшное место для людей, которые не воспринимают до конца смысл Воскресения Христова, а для меня, например, это место славы Божией, Воскресения, потому что это такой урок был преподан Господом каждому из нас, наверное, и всей стране, и всему народу. И мы должны извлечь эти уроки из истории. И мы должны сделать все для того, чтобы там звучала молитва, звучали слова осознания всего этого испытания. Вот у пророка Давиде есть такой стих, и он у нас является заглавным в нашем помяннике: «Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро».

Прот. А. Степанов: Да, это, конечно, так, но мы живем в нашем сегодняшнем мире, и возникает, конечно, такой законный вопрос: мы действительно переплавились, мы стали чистым серебром, которое седмерицей очищается с помощью плавления? Насколько эти уроки усвоены? Это второй вопрос, очень важный. И как Вам кажется: 14 января 2011 года, насколько я знаю, будет Президентский совет по правам человека, где будет поставлен, как главный, вопрос, условно скажем, «десталинизации» страны. Очевидно, какой-то частью общества осознается, что эти уроки недостаточно усвоены. И когда мы видим часто высказывания наших граждан, скажем, по телевидению или где-то еще, в средствах массовой информации, мы видим, что эти уроки усвоены очень слабо. А если мы взглянем просто на нашу повседневную жизнь, на то, как функционирует и наше государство, и на то, как живут люди, то сказать, что мы стали другими, обновленными, лучшими, что мы свою жизнь строим, как Вы говорите, в свете Воскресения Христова, и в этой перспективе действуем каждый день – это все большие вопросы, так это или нет.

Как Вам кажется, что нужно было бы сделать в целом в стране для того, чтобы эти уроки стали более внятными для большинства сегодняшних людей? То, что Вы делаете, это, несомненно, составная часть этого. Что еще, Вам кажется, было бы необходимо?

Прот. В. Сорокин: Я скажу Вам о своих наблюдениях. Я все-таки человек двух эпох: я человек сталинской эпохи, социалистической, и человек новой эпохи, потому что я родился в 1939 году, я хорошо помню войну и послевоенные годы; затем все наши изменения, и изменения, которые происходят сейчас. И, конечно, мое поколение в основном подходит к оценке всего того, что происходит в России, путем сравнения: что было тогда и что сейчас. Тогда было так, а сейчас – по-другому. И я Вам скажу, что я вижу, что в Церкви вопрос новомучеников и исповедников и этого периода мученичества, этот вопрос идет вполне нормальным, спокойным, естественным путем. У нас почти во всех епархиях выявлены имена, это очень серьезная работа сделана. Свято-Тихоновский институт имеет базу данных. В нашей базе данных всероссийского помянника 33 тысячи священнослужителей; по Петербургу Анатолий Яковлевич Разумов делает списки репрессированных граждан, а мы сейчас готовим третье издания своего синодика, мартиролога, где уже почти четыре с половиной тысячи наших церковнослужителей и священнослужителей. Берем из архивов копии, стремимся сохранить все в памяти.

Кроме того, в каждом храме – вот, возьмите Новодевичий монастырь на Московском проспекте. Там в росписях – новомученики в основном.

Прот. А. Степанов: Это в Воскресенском храме?

Прот. В. Сорокин: Да, весь этот новый храм расписан новомучениками.

Прот. А. Степанов: Это совершенно новая роспись делается, которой, естественно, раньше не могло быть.

Прот. В. Сорокин: Да, и на Охте храм – там тоже есть новомученики; в нашем Князь-Владимирском соборе тоже есть новомученики. И есть они почти в каждом храме. То есть эта тема вошла в жизнь Церкви. Ведь Церковь – это все-таки не рекламное бюро и не та стихия, в которой нужно что-то форсировать. И я не вижу в том какой-то катастрофы, что у нас мало почитаются новомученики. Почитание это так же, как все в Церкви, медленно и уверенно входит в духовную жизнь. А Вы сами понимаете, что духовная жизнь не терпит каких-то рекламных акций. И куда торопиться? Я Вам скажу, что на сегодняшний день еще не все архивы нам до конца открыты, еще не все известно. Говорят, что вот такого-то расстреляли, и в нам обращаются в комиссию, и мы смотрим: да, расстреляли. Но нам ведь нужно узнать, как он вел себя на следствии, ведь, может быть, он кого-то оговорил? А сейчас в архивах действует закон: вот об этом человеке вам дадут сведения, а кто уже там его «заложил», простите за выражение, таких сведений не дадут. Потому что стали такие сведения давать, а внуки стали разыскивать внуков тех, кто был виновником гибели их предков и начинают каким-то образом мстить. И это просто риск разжечь гражданскую войну. Поэтому архивы ФСБ подходят к этому очень осторожно. Никто никому не запрещает, но все-таки вы должны соблюдать чувство меры, скажем так, трезвенного подхода. Это очень сложная тема, и ее нельзя рекламным образом – давайте быстрее будем что-то предпринимать. Нужно предпринимать, нужно активно действовать, нужно это делать, но надо помнить, что мы все-таки в храме, мы в Церкви. И, действительно, в храм приходят и внуки одних, и внуки других. А это означает, что эти люди сейчас тоже прозревают, и они осознают, что это было страшное время, и что их дед или отец, действительно, находились в заблуждении или ожесточении. И должны очень осторожно подходить к этой теме. И я думаю, что тема эта сейчас очень болезненная, и даже для нового поколения. Даже если и не пострадал родственник, но все-таки любой человек знает, что это история его страны, его народа. И если лишний раз сыпят соль на эти раны… Рана всегда требует ухода за ней, бережного отношения. Сейчас ведь все время идет выявление документов, выявление событий, осознание и оценка всего, что произошло. Это же требует не одного десятка лет. Куда же мы торопимся? С какой целью? Ведь можно нанести вред.

Нужно поставить вопрос так, чтобы это звучало сострадательно, созидательно, потому что ХХ век в истории России очень противоречивый век, и такая же ситуация с новомучениками. С ними нужно еще очень долго и много разбираться, потому что сейчас уже возникают вопросы. Ведь на Соборе причислили к лику святых почти 1700 человек. А уже есть моменты, о которых можно было бы подумать, потому что чем дальше раскрываются документы, чем больше поступает информации, тем более вопрос приобретает, я бы сказал, щекотливое отношение.

А ведь это же история Церкви; мы ведь пишем историю для того, чтобы поколения усваивали уроки. Разве из житий древних мучеников возникает ненависть к римским властям? Вот вы читаете в храме житие Анастасии Узорешительницы. Да, она пострадала, были мучители. Но здесь нет такого, как сейчас: вот человек не любит советскую власть, ненавидит советский строй – и через эту свою ненависть, через свою неприязнь преподносит и мученичество, и блокаду, и войну, и всю историю. Нельзя ненависть смешивать со священной историей Церкви. А вопрос новомучеников – это все-таки наша священная история. А священная история требует прежде всего благоговения, очень взвешенного подхода и очень уравновешенных реакций. И эмоции здесь не причем.

Поэтому тема новомучеников, я считаю, сейчас идет в нормальном русле. Господь ее ведет, не мы ее ведем. Господь прославляет мучеников; мы только помощники у Господа. И мы должны сделать так, чтобы все-таки спешка поменьше касалась этого вопроса. Столько мучеников, тысячи человек, такая эйфория – все это прекрасно. Но, знаете ли, сейчас уже и владыка Ювеналий, и Святейший Патриарх, и Синод призывают: будьте осторожны. Надо все исследовать. Вот, москвичи проделали большую работу – но у них целый отдел работает. А у нас? Мы с Лидией Ивановной Соколовой только вдвоем. А комиссия у нас работает, когда мы подготавливаем документы, и комиссия их рассматривает. Но по архивам у нас работает практически одна Лидия Ивановна. А у москвичей – целая комиссия. И они, представляете, пересмотрели все дела ФСБ по Московской области. И из них выделили все, которые касаются церковных вопросов. А у нас пока нет такого полного списка. Мы собрали эти четыре с половиной тысячи, но нам еще очень далеко до того, чтобы просмотреть все дела. Потому что в нашем ФСБ лежит дел, наверное, около ста тысяч. И, представьте, нужно каждое дело взять, посмотреть, за что этот человек был привлечен, имеет ли это дело отношение к Церкви, имеет ли это отношение к его вере, и как он держался на допросах? Представляете, какая это работа…

Прот. А. Степанов: А Вам дают все эти дела смотреть?

Прот. В. Сорокин: Да, такую возможность дают, нас допускают – пожалуйста, работайте, только соблюдайте соответствующие правила. Никто никому ничего не запрещает. Но чем дальше, тем строже требуют подходить к тем сведениям, которые вы берете. И если по вашей вине какой-нибудь внук пойдет мстить за своего деда – это же будет очень нехорошо…

Прот. А. Степанов: Конечно.

Отец Владимир, все-таки, как Вам кажется, что еще следовало бы предпринимать в стране?

Прот. В. Сорокин: О том, что следовало бы предпринимать, я сказал на Епархиальном собрании – Вы ведь тоже присутствовали. Я сказал так: что мы на Соборе сделали? Я считаю, что это должен сделать каждый храм, и я добьюсь этого. Мне благословение митрополит дал, и на собрании это было воспринято – я буду рассылать сведения, чтобы возле каждого храма было так же, как у нас возле Князь-Владимирского собора. У нас стоит большой щит, красивая витрина. Я установил, кто в нашем соборе пострадал, кто был расстрелян, кто был привлечен – это 86 человек. Мы установили их краткие биографии, добыли фотографии, какие возможно, поместили это на щит для сведения. И поставили рядом памятный знак – крест. Мы, правда, поставили там еще три фигуры – священник, матушка и молодой человек, потому что я считаю, что когда страдал священнослужитель, то матушка и дети становились «лишенцами», тоже страдали. Это такие символические скульптуры. И вот витрина, щит с фотографиями и краткими биографиями. И, Вы знаете, каждый день к ней подходят люди, и кто-то начинает вспоминать. И бывает разная реакция. Некоторые говорят: а зачем это? А другие говорят: как прекрасно, что это сделано. И вот, представьте себе, если по всей епархии, да и по всей Церкви возле каждого храма – вот, например, при входе в Ваш храм – поместить просто красивые щиты и написать, что в этом здании было Ярославское подворье, что здесь служили люди, которые пострадали во время гонений. Кроме того, это совсем нетрудно сделать. Я сейчас буду рассылать на все приходы это воззвание, чтобы люди начинали работать. А мы поможем. Мы уже издали, у нас уже есть эти сведения.

И вот это один из тех шагов, который помог бы держать эту тему на виду. А кроме этого нужно в храме в день, когда пострадал его настоятель или священник, или церковнослужитель – ведь можно на ектении вставить еще одно прошение: «еще молимся об убиенных служителях сего храма». И, Вы знаете, это будет входить в литургическую жизнь. И для молодого поколения очень важно, чтобы это звучало. Вот у нас в соборе есть среди детской организации «Витязи» отряд отца Леонида. Он хоть и не канонизирован, но пострадал. И вот уже молодежь знает эти имена.

И, Вы знаете, нужно просто потихоньку практически внедрять эту тему. И если это сделать – ведь сейчас у нас около 30 тысячи приходов… На уровне нашей епархии наша комиссия достигла того, что мы готовы каждому приходу помочь это сделать. Но надо, чтобы приходы задействовали и свои силы; чтобы настоятели помогали. Сейчас потихоньку просыпаются – не так много, но все-таки есть среди молодого духовенства болеющие за этот вопрос. Вот недавно пришел один молодой батюшка и заинтересовался, и теперь мы ему помогаем, и эту идею реализуем. Раньше нельзя этого было делать, потому что мало было сведений, недоступно все было. А сейчас – лишний раз уже не нужно бежать в ФСБ, все сведения есть у нас. Мы можем помочь. И вот это один из тех практических шагов, которые можно сделать. И, кроме того, в такие дни, как первое воскресенье февраля – нужно и в своем храме отслужить, и приехать в Левашово или вот еще возрождается традиция под Всеволожском, на Ржевском полигоне тоже собираются для поминовения. Я слушал репортаж по «Граду Петрову», это прекрасное начинание. А ведь есть еще и другие места, ведь были и на кладбище Обуховской обороны – на кладбище не расстреливали, расстреливали в Большом доме, а потом везли туда и закапывали.

Но это еще очень большая исследовательская работа. И осознание этой эпохи, ее изучение, осмысление ее уроков требует очень большого благоговения, большой осторожности, и никакой спешки не терпит. Мы сейчас под сильным влиянием средств массовой информации, когда все направлено на то, чтобы было острее, страшнее, и чем страшнее, тем лучше. Но здесь не надо этого делать. Я боюсь этого.

Прот. А. Степанов: Да, но это дело не допускает и равнодушия, потому что, к сожалению, как мне кажется, самая большая опасность сегодня – это то, что мы сегодня часто слышим: а что это мы все смотрим назад, зачем нам все это надо? Вот, вперед надо идти, сейчас столько проблем сегодняшних, и слишком мало понимания того, что сегодняшние проблемы нельзя решить, если мы не вдумаемся серьезно в наше прошлое.

Прот. В. Сорокин: Да, но Вы поймите, что наше общество сейчас очень расколото. Еще у старшего поколения очень сильны эти воспоминания; молодое поколение торопится; средства массовой информации как-то все это будируют и хотят поскорее все расставить – скорее, давайте, почему у вас все так медленно. Но, понимаете, Церковь живет по своим законам, имеет свои законы. Ведь и Вселенские соборы не сразу воспринимались как Вселенские соборы. Ведь проходили столетия. А мы сейчас еще слишком близко к этой трагедии; мы видим только пока какое-то маленькое пятнышко. А нужно немного отдалиться и посмотреть, что же это такое с нами случилось? Почему это Русь православная вдруг стала в храмах размещать склады или туалеты? Меня вот такие вопросы мучат. Я Вам скажу, что меня больше всего поражает, что было ведь так: сверху спускали план – арестовать и расстрелять тысячу человек. По всем областям. Это верх виноват, понятно. Но когда низы после этого слали наверх – «увеличьте нам количество»…

Прот. А. Степанов: Перевыполним…

Прот. В. Сорокин: Да, перевыполним. Вот это страшно… Я жил в эпоху после войны, и я помню, что была эпоха страха. Страх, что придут, что сосед донесет, что сразу среагируют, арестуют – я помню это время. Что это было – зависть? Я ищу ответ на этот вопрос, как богослов. Потому что мне все-таки это непонятно, где же наша Церковь, где же наша вера православная, куда же это все так быстро исчезло? Почему это не было закреплено в душе? Объяснить все, что это было сделано с помощью нагана, или каких-то денег, или какого-то заговора – это слишком наивно. Вот я в деревне вырос, глухая деревня, что там можно было сделать… В духовном плане – это была какая-то прелесть, или озлобление, я не знаю. У меня нет такого ответа. И поэтому я считаю, что храмы на местах, где у нас похоронены все наши новомученики, исповедники, должны быть. Сейчас такой период – надо все выявить, установить, узнать, взвесить и сделать какой-то вывод.

На Левашовском кладбище ведь уже есть памятник – Молох такой там изображен. Но это трагический памятник – колесо вертится и перемалывает людей. Наверное, для людей, скажем так, нецерковных, неверующих, этот жуткий символ значим. А для нас важно, чтобы был храм, чтобы эта злость, чтобы эта ненависть, все это жуткое, чтобы оно прошло, перегорело, переплавилось – как у пророка-псалмопевца Давида, и вылилось в молитву: Господи, научи, вразуми нас, чтоб дальше такого не было, чтобы мы могли сегодня, хоть каким-то образом осознав это, сказать своим детям, внукам, и им заповедать, чтобы остерегались они быть завистливыми, чтобы не слушали никаких провокаторов, чтобы изучали Священное Писание, историю Церкви, чтобы осознавали, что происходит… Вот, я считаю, что это та задача, которая лежит на нашем поколении. Мы должны каким-то образом ввести это в духовное русло – тогда мы действительно выполним свою миссию. А так, я боюсь, если мы будем на все смотреть через ненависть к власти или к личностям каким-то – это не церковный подход. Все-таки Православная Церковь в конце концов имеет оптимизм, и мы должны все-таки больше благоговеть перед святостью и мужеством тех, кто вынес свой крест до конца, пронес его. А что касается ненависти к строю, к личностям – пусть об этом спорят историки, специалисты, это их область. Наша область – духовная, и мы должны человеку дать помолиться за своего дедушку, за своего отца, за наших соотечественников с любовью.

Прот. А. Степанов: Спасибо, хочу пожелать Вам успехов, во-первых, в устройстве храма на Левашовской пустоши, и всего памятного места, чтобы там всегда были люди, чтобы действительно это было не каким-то формальным актом, который мы совершим, но чтобы это стало местом, где происходит вот это глубокое осознание всей трагедии, и чтобы у людей, действительно, возникало желание строить жизнь иначе, строить жизнь так, чтобы такие вещи больше не повторялись.

И спасибо за те замечательные идеи, которые Вы высказали по поводу увековечения памяти жертв репрессий при храмах. Я абсолютно разделяю эту идею, и надеюсь, что в течение этого года у себя в храме, например, мы обязательно это сделаем, такой стенд соорудим. Это, я считаю, очень важно, чтобы, действительно, у каждого храма это было. И тогда все, просто проходящие по улице люди будут останавливаться и смотреть, и это может иметь резонанс гораздо больший, чем только в нашей церковной среде.

Я напоминаю, дорогие радиослушатели, что сегодня в программе «Экклесия» принимал участие настоятель Князь-Владимирского собора, профессор Санкт-Петербургской Духовной академии, протоиерей Владимир Сорокин. Говорили мы об увековечении памяти жертв сталинского режима. Программу вел протоиерей Александр Степанов. Всего вам доброго!

Прот. В. Сорокин: Спасибо большое. До свидания!