«Сражение» длиной в полвека: памяти Патриарха Алексия I

Публикация на портале Православие.ру 17 апреля 2013 года
17 апреля 2013 г.

---

17 апреля – день памяти Патриарха Алексия I. В России о нем написано не так много, хотя он возглавлял Русскую Церковь в течение 25 лет. Патриарху Алексию выпала задача исключительная по своей сложности – свидетельствовать о Боге в годы большевистских гонений; добиваться признания Церкви со стороны государства, провозгласившего атеизм официальной идеологией; укреплять Церковь в период сталинской диктатуры и хрущевской «оттепели». Человек «другого времени», иной культуры и воспитания, он смог подняться над собой ради того, чтобы из «обломков» церковного здания начать выстраивать всё заново в диалоге с государственной властью. На середину минувшего столетия в нашей стране пришлась не одна, а две «исторические битвы»: за право на физическое существование народа и за возможность духовного рождения в святом крещении, и успех второй оказался связан с исходом первой. Для Церкви это означало «сражение на два фронта».

ПЕРЕЛОМ

В сентябре 1943 года в Кремле состоялась встреча, обозначившая смену курса в отношениях Церкви и государства. Сталин впервые принимал Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) и сопровождавших его архиереев – Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича). Предметом обсуждения стали темы, о которых несколько лет назад нельзя было и помыслить. Перемена, обусловленная тем, что помощь государству и советской армии, организованную Русской Православной Церковью, не замечать было уже невозможно.
С внешней стороны обстановка беседы была подчеркнуто благожелательной. Сталин «участливо» интересовался проблемами, стоявшими перед Церковью, выразил одобрение в отношении восстановления Патриаршества и учреждения Святейшего Синода, не возражал против открытия храмов и возобновления приходской жизни, а в ответ на вопрос митрополита Алексия о возможности возвращения из мест заключения и из ссылки ряда священников предложил представить ему список для рассмотрения.
Один момент обнаружил внутреннее напряжение встречи – когда митрополит Сергий коснулся темы, связанной с подготовкой священнослужителей (духовные образовательные учреждения давно были упразднены) и осторожно поставил вопрос о возможности открытия нескольких епархиальных библейских курсов. Сталин вдруг оживился настолько, что предложил возобновить духовные академии и училища, и митрополиту Сергию срочно пришлось дезавуировать возможный «подтекст», ссылаясь на то, что пока у Церкви «нет достаточных средств» для осуществления столь «крупных задач». Лишь тогда, когда «вождь» подтвердил, что в любом случае «возражений у правительства не будет», гости могли вздохнуть свободно.
Это была еще не победа. Мнение, будто вторая половина правления Иосифа Сталина была отмечена «христианским возрождением», без необходимых оговорок и уточнений может удовлетворить лишь определенному «ностальгическому настрою». С 1948 года в СССР началась очередная полоса репрессий, в ходе которых вновь пострадали священнослужители ^[1] и миряне. Краткая передышка после великой победы сменилась ужесточением политического режима. Трагическая участь «шпионов» и «предателей» ожидала бывших советских военнопленных, да и для части эмигрантов, вернувшихся в СССР на волне патриотического подъема, «поезд остановился» сразу при пересечении государственной границы ^[2]. «Преемником» ГУЛАГа 1920–1930-х стал Сиблаг 1940–1950-х ^[3]. И всё же соглашения, достигнутые на встрече в Кремле осенью 1943-го, позволяли надеяться на постепенное выведение жизни Церкви и ее институтов в сферу легальности, на изменение климата и общественной обстановки в стране…

ИСТОКИ

Порой значение событий, определяющих направление жизни, раскрывается лишь спустя годы, когда разрозненные «мозаичные» фрагменты выстраиваются в стройный и гармоничный рисунок. Так было и в истории патриарха Алексия I. О духовном служении он начал мечтать в детстве – желание не совсем обычное для мальчика из дворянской семьи ^[4]. В доме Симанских царил дух благочестия, христианскому воспитанию детей уделялось первостепенное значение ^[5], но в целом атмосфера дома была светской. Отец ^[6] желал видеть сына юристом или дипломатом. И хотя духовные наставники отмечали у мальчика особый молитвенный настрой, благоговейное отношение к службе, к святыне, ко всему церковному, родительская воля была дать ему в первую очередь достойное светское образование ^[7].
С юности яркие впечатления о паломничестве в Троице-Сергиеву лавру переплетались в его сознании с воспоминаниями о вечерах, где обсуждались литературные и театральные новинки, новости светской и общественной жизни Москвы.
Прежде, чем исполнилось собственное желание Сергея Симанского – таково было имя будущего патриарха Алексия до принятия пострига, – ему предстояло пройти обучение в Лазаревском институте, где уделялось немалое значение изучению восточных языков ^[8], и в «Катковском» лицее – привилегированном учебном заведении для молодой аристократии, а затем окончить юридический факультет Московского университета. Учился он прекрасно, по результатам экзаменов обычно был одним из первых. В 22 года, получив степень доктора права, Сергей Симанский расстался с академической средой и еще год состоял на военной службе ^[9]. Лишь в 1900 году осуществилось давно желаемое и он смог поступить в Московскую духовную академию.
В первые годы, проведенные в стенах академии, Сергею пришлось наверстывать упущенное, поскольку сокурсники в основном были выходцами из духовного сословия. Однако привычка к учебе и занятия под руководством опытных преподавателей вознаградили его усердие. Определяющим оказалось и сближение с ректором духовной академии епископом Арсением (Стадницким), от которого он принял монашеский постриг ^[10]. Окончилась учеба в академии, были успешно выдержаны выпускные экзамены и защищена кандидатская работа по богословию, и снова пришлось учиться – церковному послушанию и терпению.
В 1904 году на молодого священника были возложены обязанности инспектора духовной семинарии в Пскове, а спустя два года – и ректора семинарии в Туле. 18 сентября 1906 года в Пскове иеромонах Алексий был возведен в сан архимандрита. Между тем к преподавательской деятельности он не чувствовал особого расположения. Внутренняя обстановка в духовных учебных заведениях в предреволюционные годы была сложной, и в жизни отца Алексия (Симанского) был период духовного кризиса, когда он думал о миссионерском служении за границей ^[11]. Однако и пять лет на тульской семинарской кафедре послужили хорошей школой: он лучше узнал жизнь провинции, приобрел необходимый опыт административно-церковной работы и участия в выпуске епархиальных изданий. Пастырское служение и паломничества способствовали расширению круга его духовных связей.
Новый этап в жизни архимандрита Алексия (Симанского) начался с переводом на Новгородскую и Старорусскую кафедру епископа Арсения (Стадницкого). За год до начала Первой мировой войны, 28 апреля 1913 года, в древнем Софийском соборе архимандрит Алексий был возведен в епископа Тихвинского, викария Новгородской епархии ^[12].
Наконец всесторонняя духовная и светская подготовка епископа Алексия нашла применение: он стал ближайшим помощником владыки Арсения и замещал его, когда тому приходилось бывать в Петербурге ^[13]. К богослужениям добавились епархиальные дела, обширная переписка с приходами, ремонт и реставрация храмов, участие в трудах Новгородского церковно-археологического общества. А в годы Первой мировой войны, когда Новгородская епархия была объявлена на военном положении, – организация сбора средств на нужды фронта и Красного Креста, поддержка сирот и обездоленных, взаимодействие с благотворительными обществами и нескончаемые проводы военных частей и подразделений, напутствия, молебны…
В 1916 году епископ Тихвинский Алексий попал в поле внимания царской семьи. Александра Федоровна во время поездки к новгородским святыням упоминала в письме к государю о манерах владыки, за которыми угадывалось обаяние его личности: «Молодой епископ Алексий оказался чрезвычайно изящным (лицеист)» ^[14].
У юности свои права: старшая из великих княжон, Ольга Николаевна, шалила. В приложении от себя она «выписала» среди снегов и туманов, стоявшего «шпалерами» эскадрона улан Ее величества и обедни в Софийском соборе епископа Алексия, «воображавшего себя красавцем» ^[15]. За этим следовал вполне дурашливый рассказ о радушном приеме у владыки Арсения: «…потащили в епископский дом, потащили по всем покоям и залам. Как-то маму на 1/2 минуты усадили в кресло и снова поволокли ^[16]. В конце здания был лазарет. Обошли его очень скоро и спустились вниз в древлехранилищницу… На станции было порядочно народу и трубачи запасного полка. Они играли уланский марш и вальс какой-то, т.к. мы долго не уезжали…» Расставались они в тот день добрыми друзьями: «Оба епископа были, конечно, там же, они даже влезли к нам в поезд, и мы снова обнимались» ^[17].
1916 год, единодушие и общая вера в победу над Германией. Поезд, увозящий из запорошенного снегом Новгорода женственно-воздушное очарование прежней – царственной – России.
После революции владыке Алексию останется память о тех, кого ему довелось знать и видеть близко: о царской семье и о праведном Иоанне Кронштадтском, об Оптинских старцах и о лаврских подвижниках. Память о святости, разлитой в сокровищницах духовной мудрости, в чистых сердцах и в «немощных сосудах» под сводами монастырских келий.

НА РУБЕЖЕ ЭПОХ

После октябрьского переворота участие епископа Алексия в жизни Церкви определялось двумя обстоятельствами. В политическом отношении он стал сторонником признания существующей власти, в отношении же обстановки внутри Церкви – убежденным противником обновленчества ^[18]. Непочитание священноначалия, предательство и корыстолюбие, по его наблюдениям, были «внутренними рессорами» в действиях «живоцерковников»: «Обновленчество как таковое, по существу, не ересь и даже не раскол, как мы понимаем этот термин во всем его объеме. Оно не более как рабское следование путем ветхозаветного Хама и новозаветного Иуды» ^[19].
В 1922 году отказ подчиниться обновленческому ВЦУ стоил епископу Алексию, вступившему в управление епархией после ареста митрополита Вениамина (Казанского), высылки на три года в Казахстан по обвинению в «контрреволюционной деятельности» ^[20]. Там его застало известие о кончине патриарха Тихона.
Три года владыка Алексий поддерживал переписку с архиепископом Арсением и с митрополитом Сергием (Страгородским) и после возвращения в Ленинград в 1926-м включился в работу, направленную на признание Церкви, оказавшейся в состоянии, близком к уничтожению. В тот период был арестован и сослан Патриарший местоблюститель Петр Крутицкий, часть кафедр оставалась вдовствующими, последствия обновленческого раскола оказались разрушительными, был затруднен даже обмен информацией между центром и отдельными епархиями, что служило почвой для распространения самых вредных слухов и заблуждений. И вот тогда, в 1927 году, владыка Алексий ^[21] в качестве управляющего Новгородской епархией и члена Временного Патриаршего Синода принял участие в составлении текста «Послания заместителя Патриаршего местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия и Временного при нем Патриаршего Священного Синода пастырям и пастве Всероссийской Православной Церкви об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти».
Признание отнюдь не означало солидарности с новой властью в отношении идеологии и политической практики большевизма: террора, насильственной коллективизации, организованного наступления на Церковь – всего того, что невозможно было принять. Это было подчинение утвердившейся государственной форме с полным сознанием того, что характер этого правления является попущением Божиим.
Вокруг «Декларации» митрополита Сергия ^[22] и мотивов составителей по сей день не утихают споры, однако епископа Алексия (Симанского) трудно заподозрить в малодушии. Достаточно вспомнить, как в 1921 году, когда по всей стране началась кампания по осквернению святых мощей, он выступил в печати, публично обличая ложь «разоблачителей» ^[23]. В тех условиях это могло стоить ему жизни. Не меньшего мужества требовал и отказ от признания «полномочий» обновленческого ВЦУ.
Попытка вступления в диалог с властью скорее напоминает ветхозаветный рассказ о пророке Данииле, отвечавшем мучителю изо рва львиного: «Царь, во веки живи!» – дерзновенный ответ смиренного человека. Голос пророка свидетельствовал о силе Божией, заграждающей пасти львам, а почтительность служила выражением высшего послушания Богу, оставляющего Его мудрости и Его всеведению суд о тех, кому дано «царство на время». После десятилетия целенаправленного уничтожения Православной Церкви правящей партией Временный Синод попытался отстоять возможность ее дальнейшего существования в стесненных условиях «социалистической законности» ^[24].
Эта позиция не была принята Русской Православной Церковью Зарубежом, что усугубило болезненное разделение ^[25], продолжавшееся десятилетия. Неоднозначной была и реакция на «Декларацию» внутри страны: ответом стали знаменитое «Обращение соловецких епископов» ^[26], индивидуальные обращения и послания. К сожалению, надежда членов Временного Синода на уступки со стороны государства в предвоенное время не оправдалась. Избранный митрополитом Сергием путь не позволил защитить Церковь от давления со стороны ОГПУ/НКВД и от массовых репрессий 1930-х годов, однако создал основу для значительных послаблений в пользу Церкви позднее, осенью 1943 года.

«ВЕДЬ ВАМ ЕЁ ПАСТИ!»

У архиепископа Алексия не было иллюзий по поводу соблюдения конституционного права свободы совести. Свидетельство этому – следующий факт: в конце того же 1927 года он направился в Вырицу, к духовнику Александро-Невской лавры преподобному Серафиму (Муравьеву) – за советом и молитвой. Он спрашивал старца, не лучше ли ему всё же уехать за границу, и услышал в ответ: «Владыка! А на кого вы Русскую Православную Церковь оставите? Ведь вам её пасти! Не бойтесь, Сама Матерь Божия защитит вас. Будет много тяжких искушений, но всё, с Божией помощью, управится. Оставайтесь, прошу вас…» ^[27] И он остался для того, чтобы, по слову старца, встать однажды у кормила церковного правления.
18 мая 1932 года владыка Алексий был возведен в сан митрополита, а с 1933 года, после ухода митрополита Ленинградского Серафима (Чичагова) ^[28], был переведен на Ленинградскую кафедру с сохранением управления Новгородской епархией. На время его управления пришлись репрессии 1920–1930-х годов, когда последовательно были закрыты Высшие богословские курсы и Богословско-пастырское училище, множество храмов, обителей и подворий; в заключении оказались видные пастыри, профессора духовных школ, настоятели храмов и монахи Александро-Невской лавры, Свято-Троицкой Сергиевой пустыни, Макариевской пустыни, Новодевичьего и Леушинского монастырей. В ведении митрополита Алексия остались лишь разрозненные разоренные части епархии.
В 1935 году властью был упразднен и Временный Патриарший Синод. Четыре остававшихся на свободе архиерея (митрополиты – Московский и Коломенский Сергий (Страгородский) и Ленинградский Алексий (Симанский); архиепископы – Дмитровский, управляющий делами Патриархии Сергий (Воскресенский) и Петергофский Николай (Ярушевич), управляющий Новгородской и Псковской епархиями) постоянно находились под угрозой расправы.
И тем не менее владыка Алексий продолжал служить и проповедовать. В Ленинграде он встретил известие о начале войны. Никаких колебаний в отношении позиции Церкви у него не было. Уже 26 июня он обратился к пастве с патриотическим воззванием «Церковь зовет к защите Родины», а 10 августа в Москве, во время службы в Богоявленском соборе произнес проповедь, в которой определил свое отношение к начавшейся войне: «Русский человек бесконечно привязан к своему Отечеству, которое для него дороже всех стран мира… Когда Родина в опасности, тогда особенно разгорается в сердце русского человека эта любовь… Не только как на долг, на священный долг, смотрит он на дело ее защиты, но это есть непреодолимое веление сердца, порыв любви, который он не в силах остановить, который он должен до конца исчерпать» ^[29].
Во время войны митрополит Алексий оставался в блокадном городе, где не было ни особых условий, ни гарантий безопасности. Опыт участия в тыловой работе у него был огромный: в годы Первой мировой в Новгороде он сделал немало для устройства лазаретов, руководил церковными сборами и т.д. Несмотря на артобстрелы и бомбежки Ленинграда, в пяти действующих и обычно переполненных храмах ^[30] совершались службы. Митрополит Алексий служил сам и в воскресные дни, и в будни, проповедовал с амвона, совершал отпевания, поддерживал и утешал паству. Почти не покидал храма. Когда был поврежден Князь-Владимирский собор, местом его постоянного пребывания стал Никольский собор в центре города. Каждый вечер владыка читал акафист святителю Николаю. В соборе в 1943 году митрополит чудом избежал смерти: прямо перед ним упал осколок снаряда.
В обстоятельствах военного времени Церкви удалось изыскать возможность для участия в обороне страны. Под руководством митрополита Алексия и по его благословению в блокадной епархии проходил сбор средств на нужды фронта, на формирование танковой колонны имени святого благоверного князя Димитрия Донского, на устройство госпиталей, детских домов для сирот. За 1941–1944 годы в храмах Ленинграда было собрано более 13 миллионов рублей. Все это сделало возможными и открытие спецсчета в Сбербанке России для Русской Православной Церкви, и выход на переговоры с властью.
Признанием результатов его усилий со стороны правительства стало то, что в ноябре 1943-го он получил награду из разряда непреходящих: «За оборону Ленинграда». Его личный авторитет был уже настолько велик, что в 1944-м его пригласили и к работе в составе комиссии, расследовавшей на освобожденной территории преступления немецких оккупантов.
К концу войны смена государственного курса в отношении Церкви принесла определенные плоды. Появилась возможность проводить епископские хиротонии, открывать новые храмы, возобновить подготовку священников в духовных учебных центрах. В печати на время прекратилась антирелигиозная пропаганда.
Весной 1944-го, после снятия блокады, владыка Алексий снова посетил Вырицу, и, хотя содержание беседы со старцем осталось в тайне, передают, что преподобный Серафим повторил предсказание о том, что скоро его гостя ожидает первосвятительское служение на протяжении четверти века.
Спустя два года, после восстановления патриаршества, митрополит Алексий соборным решением ^[31] был избран Патриархом Московским и всея Руси. Интронизация совершилась в воскресенье 4 февраля 1945 года в Богоявленском патриаршем соборе Москвы. Ему было 68 лет, а впереди были еще годы напряженной работы.
Избрание митрополита Алексия патриархом позволило преодолеть болезненные надрывы внутри Церкви. Многие из тех, кто не признал «Декларацию» 1927 года и каноничность Архиерейского Собора 1943 года, поставившего митрополита Сергия патриархом, признали каноничным избрание патриарха Алексия I. Среди них и один из самых авторитетных епископов – Афанасий (Сахаров) ^[32].
Современники патриарха Алексия I сохранили воспоминания о нем как о великом литурге, отмечая его особую манеру службы, соединявшую величие, спокойствие, собранность и духовный простор, и как об удивительном человеке, чей аристократизм имел источником воспитание, сдержанность и самодисциплину ^[33].
В годы правления патриарха Алексия I понемногу восстанавливалась церковная структура. Патриархии, епархиям и приходским общинам были предоставлены права юридических лиц. Несколько изменилось и материальное положение Церкви, были облегчены и упрощены нормы и порядок налогообложения. Стало возможно восстановление храмов, возрождение старых и учреждение новых епархий, а из мест заключения возвращались оставшиеся в живых священнослужители. Благодаря возобновлению работы учебных центров увеличилось и духовное сословие: с 9254 человек – в 1946 году до 12 288 – к началу 1958-го. В 1947 году было частично удовлетворено и ходатайство патриарха о возвращении Патриархии и епархиям изъятых мощей.
В послевоенной обстановке патриарх Алексий достойно представлял интересы страны и Русской Православной Церкви за рубежом, содействуя утверждению канонического взгляда на взаимоотношения Православных Церквей с Римом. В 1946 году для координации международной деятельности Московской Патриархии был образован Отдел внешних церковных сношений (ОВЦС), который по поручению патриарха Алексия возглавил митрополит Николай (Ярушевич). Во время двух визитов патриарха Алексия I в страны православного Востока – в 1946 и 1960 годах – зарубежные газеты подчеркивали его образованность и свободное владение языками.
Так, например, «Le Monde» (29 ноября 1960 г.) с удовлетворением писала: «Монсеньор Алексий, Патриарх Московский и всея Руси, присутствовал в субботу утром на “Te Deum” (торжественном благодарственном молебне) в церкви Сент-Саба. Греческий православный Патриарх Александрийский и всей Африки Христофор II произнес на греческом языке краткую приветственную речь. Монсеньор Алексий ответил на прекрасном французском языке, что он счастлив вновь прибыть в Египет, где был уже пятнадцать лет тому назад» ^[34].
Почти невероятным казалось то, что после стольких лет ожесточенных преследований в России сохранилась образцовая дореволюционная культура, и глава Русской Православной Церкви может поддерживать общение с представителями других Православных Церквей свободно, без переводчика.
Политика в отношении Церкви начала ужесточаться после 1948 года. Насколько это было в его власти, патриарх Алексий I защищал священников и архиереев, продолжавших испытывать притеснения со стороны властей (в 1952-м по указу патриарха золотым наперсным крестом был награжден, например, отец Николай Гурьянов). В случаях открытого давления патриарху Алексию помогало «искусство выдержать паузу»: нередко он просто переводил неугодных Совету по делам РПЦ архиереев на другую кафедру.

МАЯТНИК ОТТЕПЕЛИ

Ситуация изменилась со сменой персонального состава высшего эшелона власти. Первым сигналом охлаждения отношений послужило постановление ЦК от 7 июля 1954 года «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», адресованное партийным организациям и предписывавшее возобновление «борьбы с религиозными предрассудками».
Первое благоприятное впечатление от встречи с Хрущевым в мае 1958 года скоро сменилось разочарованием, когда стало ясно, что предложения патриарха рассматриваться не будут. Между тем нападки на верующих и священников со стороны прессы и атеистов-агитаторов становились все более яростными. Патриарх безуспешно пытался добиться личной встречи с Хрущевым. Ему ясно давали понять, что атеистическая пропаганда не только не прекратится, но и примет еще большие масштабы.
Назревший конфликт обнаружился в 1960 году. На конференции советской общественности по разоружению патриарх Алексий I, минуя собравшихся, обращался к миллионам верующих в России. В своем выступлении об исторической роли Русской Православной Церкви он говорил и о событиях современных – о том, что Церковь Христова «несправедливо испытывает нападки и порицания», и укреплял свою паству напоминанием о непреложности обетования Спасителя: «но врата ада не одолеют ее».
Выступление было расценено как вызов. Вскоре под предлогом лечения был изолирован ближайший помощник патриарха митрополит Николай (Ярушевич), принимавший участие в составлении этого выступления. Через год Советом по делам РПЦ были навязаны изменения в Положении об управлении Церковью (1945 года), существенно ограничившие свободу настоятелей храмов и установившие контроль над их деятельностью со стороны приходского совета и старост, фактически назначаемых органами.
Следствием смены государственного курса стало то, что число православных храмов сократилось наполовину: с 13 324 – в 1958 году до 7873 – в 1964-м; были упразднены пять семинарий; в 1963 году под предлогом реставрации закрыта Киево-Печерская лавра…
Последние годы правления патриарха Алексия по напряжению были сравнимы с периодом 1920-х. В «оттепель» «война» против Церкви велась с помощью разжигания внутренних конфликтов, внедрения агентов, подкупа, запугивания и шантажа. В 1959 году Священный Синод под председательством патриарха был вынужден извергнуть из сана около 200 священнослужителей и отлучить от Церкви целый список мирян, «привлеченных к сотрудничеству» органами.
Но, к счастью, было и другое – иные мотивы, иной уровень понимания и ответственности. Среди верных помощников патриарха Алексия I оказался и отец Алексий Ридигер. В скромном священнике, приехавшем как-то в Москву из Тарту просить о финансовой помощи для реставрации Успенского собора, патриарх угадал близкого по образованию и взглядам человека. В обстоятельствах, когда «сумерки сгущались», он приветствовал того, кому спустя годы предстояло продолжить дело возрождения Русской Православной Церкви.

***

Краткий очерк служит лишь напоминанием об основных «вехах» жизни патриарха Алексия I. В день его памяти всем, кто интересуется историей Церкви в XX веке, было бы полезно обратиться к публикациям отечественных специалистов, посвященным этому выдающемуся иерарху, а также церковно-государственным отношениям того периода. Из недавних можно рекомендовать обобщающую книгу В. Никитина «Патриарх всея Руси Алексий I. Жизнь и житие, дела и деяния» (М., 2011). В работе содержится множество документальных источников, свидетельства и воспоминания современников, подробно освещаются все периоды жизни патриарха Алексия I в контексте напряженных и драматичных исторических событий его эпохи ^[35].
_________________________________________________________________________

^[1] В 1950 г. известный и почитаемый в России старец отец Иоанн (Крестьянкин) был арестован и приговорен к 7 годам лишения свободы. До 1955 г. отец Иоанн отбывал срок в лагере строгого режима в Архангельской области, на разъезде Черная Речка, и в инвалидном лагерном подразделении под Самарой, называемом Гавриловой Поляной. Другим примером может служить судьба сотаинника и духовника преп. Серафима Вырицкого – протоиерея Алексия Кибардина. 17 апреля 1950 г. отец Алексий (прежде, в 1930 г., получивший «мягкий» срок – 5 лет лагеря строго режима) по 58-й статье УК был осужден на 25 лет лагерей. Пять лет до пересмотра дела, показавшиеся ему бесконечными, он провел в одном из самых ужасных подразделений сталинской пенитенциарной системы – в Озерлаге. Многие священники, вернувшиеся из мест заключения, в 1948–1950-х годах арестовывались повторно по тем же поводам, по которым отбывали заключение в 1930-е годы.
^[2] Среди них оказались отнюдь не только бывшие участники «белого движения». Примером может служить история известного комиссара и чекиста Г.И. Мясникова. В 1918 г. Гавриил Мясников принимал непосредственное участие в убийстве великого князя Михаила Александровича Романова и епископа Андроника Пермского. В 1920-е годы, пользовавшийся определенным влиянием в среде рабочих, он начал выступать с программными тезисами «переустройства советской власти на основе подлинной демократии и свободы печати», что и послужило причиной его арестов и бегства из СССР. Получив в 1944 г. разрешение вернуться на родину из Франции, Гавриил Ильич Мясников был еще на аэродроме арестован и вскоре приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Подробнее об этом см.: Топография террора. Мемориальный музей «Пермь–36». Пермь, 2012. С. 33–34.
^[3] Из воспоминаний Евгения Александровича Рудаковского, выпускника Минского педагогического института, о подразделении Сиблага – Озерлаге: «Когда мы ехали, то почему-то были уверены, что нас везут на Колыму. А попали в Тайшет, в “знаменитый” Озерлаг, где, кстати, нет никаких озер… Это место известно тем, что там уже легли в могилу миллионы арестантов, и поэтому его называли “трассой смерти”… Тяжести лагерной жизни нельзя сравнить даже с трудностями фронтовых дорог. Первое время думал, что не выживу. Еды давали ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Да и еда была такая, что после нее крутило и ломало… Началась настоящая каторга, совершенно невыносимая для человека жизнь… Звери-охранники срезали нам пуговицы на брюках и отнимали ремни… Нас подгоняли прикладами, сопровождая все это несусветными словесными измывательствами… Тех, кто падал, могли забить до смерти. Санитарный барак всегда был переполнен. Многие болели цингой, погибали от истощения. Условия проживания были тоже невыносимыми. Бараки не отапливались – всего одна печь стояла в центре барака. В крайних точках зданий зимой была отрицательная температура. Почти все заключенные мучились бессонницей и были истощены до крайней степени».
Из воспоминаний профессора Юрия Константиновича Герасимова– ведущего научного специалиста Института русской литературы РАН: «Я был заключенным Минлага, лагеря того же типа, что и Озерлаг… В барак помещалось около 400 человек. Это были длинные одноэтажные здания с одним центральным входом и двухъярусной системой коек. Рядом с лагерем стояла воинская часть, состоявшая из отъявленных головорезов, такими же были и надзиратели… Однажды нас заставили выкопать поблизости от лагеря огромный котлован, никто не знал, для чего это делается… Время от времени нас поднимали по тревоге и выгоняли из лагеря к этому котловану, безжалостно избивая прикладами, кололи штыками, травили овчарками. Всех выстраивали на краю котлована и имитировали сцену расстрела. Словами все это не передать – некоторые падали. Некоторые заливались слезами… Потрясение было не из легких. Все были запуганы до самой крайней степени».
Из воспоминаний родственников отца Алексия Кибардина: «Заключенные лагеря, где находился батюшка, работали на лесоповале. Ввиду преклонного возраста отца Алексия и его болезненности, как правило, он или нес обязанности дневального по бараку – мыл полы, выносил “парашу”, поддерживал огонь в печи; или подбирал сучья на лесоповале. И вот однажды не выдержало сердце старого пастыря – с несколькими верными заключенными он тайно ушел в тайгу, где тайно отслужил короткий молебен о здравии томящихся в неволе и скорейшем их освобождении. В тех условиях это было подлинным подвигом. Ведь донос последовал незамедлительно. Лагерное начальство, учитывая старческий возраст отца Алексия, “милостиво удостоило” его “всего” семи суток пребывания в холодном карцере…».
Уникальным документом-памятником являются письма отца Алексия Кибардина к родным из мест заточения. По ним можно изучать географию Озерлага. Тайшет, Чуна, Шиткино, Чукша, Алзамай, Ново-Чунка, Невельская – вот названия, которые значатся в обратных адресах на конвертах. Как и других священников, батюшку Алексия неоднократно перебрасывали из лагеря в лагерь. Это была умышленная травля, санкционированная лагерным начальством.
Из воспоминаний отца Алексия Кибардина: «Прошли пять лет… Стали пересматривать дела. Попало и мое дело на пересмотр. Новый состав трибунала не нашел в моем деле вины, за которую меня осудили на 25 лет. Постановили: немедленно освободить, снять судимость и возвратить права. Когда мне объявили, я сидел и только плакал. “О чем ты плачешь?” – спрашивает удивленный начальник. “От радости”, – сказал я».
Цит. по: Филимонов В.П. Святой преподобный Серафим Вырицкий и Русская Голгофа. СПб., 2008. С. 309–316).
^[4] Патриарх Алексий I (Сергей Владимирович Симанский) родился в Москве 27 октября 1877 г. и в святом крещении был наречен в честь преп. Сергия Радонежского. Род Симанских принадлежал к старинному псковскому дворянству, был занесен в шестую часть «Родословной книги Псковской, Московской, Новгородской и Санкт-Петербургской губерний».
^[5] На внутреннюю атмосферу дома оказывало влияние и то, что бабушка Сергея Симанского по материнской линии – игуменья Леонида, духовная дочь преподобного Амвросия Оптинского, – была настоятельницей Московского Новодевичьего монастыря. В гостях у деда Сергея Симанского, Андрея Владимировича, бывал прав. Иоанн Кронштадтский. Мать будущего патриарха Ольга Александровна в детстве сподобилась получить благословение свт. Филарета (Дроздова).
^[6] Владимир Андреевич Симанский служил в канцелярии Московского генерал-губернатора, затем – в Воспитательном доме, а в 1891 г. вышел в отставку, имея придворный чин камергера.
^[7] До поступления Сергея Симанского в университет «приходящими» преподавателями в их доме были историк В.О. Ключевский, преподаватель закона Божия прот. Стефан Зернов, математик К.П. Буренин, преподаватель русского языка С.И. Сосницкий – автор учебника русской грамматики.
^[8] Привилегированное учеб­ное заведение с богатым книжным собранием. Институт находился в центре Москвы, в Армянском переулке. Основан в 1815 г. армянским семейством Лазарян (Лазаревых).
^[9] В 1899–1900 гг. он находился в качестве вольноопределяющегося в 7-м гренадерском Самогитском полку, был произведен в звание унтер-офицера.
^[10] 9 февраля 1901 г. в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой лавры он был пострижен с именем Алексий – в честь святителя Алексия Московского.
^[11] А.П. Рогович, служивший в Синоде, советовал ему отправиться в Америку или получить место в церкви Русской миссии в Риме.
^[12] Промыслом Божиим на его епископской хиротонии присутствовали высокие гости – предстоятель Антиохийской Церкви патриарх Григорий IV, пять русских архиереев, двенадцать архимандритов и священников.
^[13] Духовный авторитет владыки Арсения был весьма велик и требовал его участия в работе Синода.
^[14] Августейшие сестры милосердия / Сост. Н.К. Зверева. М., 2008. С. 231.
^[15] Там же. С. 233.
^[16] Несколько смешливый тон письма великой княжны, по-видимому, обусловлен тем, что Александра Федоровна страдала болезнью ног и нуждалась в отдыхе, но в силу строгого воспитания не обнаруживала своего недуга, а оба владыки, не зная о ее болезни, от души старались показать гостям как можно больше интересного.
^[17] Августейшие сестры милосердия. С. 233–234.
^[18] «Живая церковь» («обновленцы») – раскольническое течение, выступавшее за «демократические реформы» в Церкви и за безусловную поддержку советского Декрета об изъятии церковных ценностей, включая выдачу священных сосудов, используемых во время богослужения. Представители «Живой церкви» во главе с прот. Александром Введенским заявили о том, что якобы патриарх Тихон дал им санкцию на формирование временного Высшего Церковного Управления (ВЦУ) и подготовку нового Поместного Собора. «Обновленчество» было поддержано большевиками с целью ослабить Православную Церковь, возглавляемую патриархом Тихоном. 30 марта 1922 г. нарком по военным делам, председатель Реввоенсовета республики Л.Д. Троцкий в записке в Политбюро предложил местным партийным органам «расколоть духовенство, изъять ценности, расправиться с черносотенными попами».
^[19] Цит. по: Казем-Бек А.Л. Жизнеописание Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I // Богословские труды. 1998. Вып. 34.
^[20] На ультиматум заместителя председателя ВЦУ прот. В.Д. Красницкого владыка Алексий ответил заявлением: «В Высшее Церковное Управление. Ввиду настоящих условий признаю для себя невозможным дальнейшее управление Петроградской епархией, каковые обязанности с сего числа с себя слагаю. Алексий, епископ Ямбургский. 24/11 июня 1922 г.».
^[21] В 1926 г. заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) назначил владыку Алексия управлять Новгородской епархией с титулом архиепископа Тихвинского, а затем – Хутынского.
^[22] Послание было опубликовано 16/29 июля 1927 г. в газете «Известия ВЦИК». В тексте говорилось в частности: «Тем нужнее для нашей Церкви и тем обязательнее для нас всех, кому дороги ее интересы, кто желает вывести ее на путь легального и мирного существования, тем обязательнее для всех нас теперь показать, что мы, церковные деятели, не с врагами нашего советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и с нашим правительством… Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие… сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза “не только из страха, но и по совести” (Рим. 13: 5), как учил нас апостол».
^[23] Статья епископа Алексия «Что такое мощи» была опубликована в губернской газете «Звезда» (1919. № 92. 10 апреля).
^[24] По этому поводу А.Л. Казем-Бек приводит слова, слышанные им непосредственно от патриарха Алексия в 1957 г.: «Уже тогда, задолго до войны, наступившей в 1941 году, мы сознавали, что наше государство готовит оборону Отечества, и это уже обязывало нас подчиниться ему и его законам».
^[25] С 1920 г. Русская Православная Церковь Зарубежом, созданная в условиях гражданской войны, стала управляться по распоряжению Святейшего Патриарха Тихона зарубежным Архиерейским Синодом и возглавляться первоиерархом, избираемым на Архиерейском Соборе. Начало разделению положили политические резолюции, принятые в г. Карловцы (напр. о восстановлении в России монархии).
^[26] В 1926 г. в Соловецком лагере особого назначения собором епископов был предпринят поступок огромного мужества: составлено обращение к правительству СССР (знаменитое «Соловецкое послание»), в котором открыто говорилось о гонении на Церковь и несовместимом с конституционными нормами вмешательстве во внутрицерковные дела. Авторы обращения заявляли о необходимости действительного соблюдения декларируемого властями принципа разделения Церкви и государства, строгого разграничения их сфер. Дух документа был непоколебимым в отношении всего, что касается свободы церковной. Это было свидетельство правды в узах, под угрозой пыток и физического уничтожения: «Несмотря на основной закон советской Конституции, обеспечивающий верующим полную свободу совести, религиозных объединений и проповеди, Православная Российская Церковь до сих пор испытывает весьма существенные стеснения в своей деятельности и религиозной жизни. Она не получает разрешения открыть правильно действующие органы центрального и епархиального управлений… ее епископы или вовсе не допускаются в свои епархии, или, допущенные туда, бывают вынуждены отказаться от исполнения самых существенных обязанностей своего служения – проповеди в церкви, посещения общин, признающих их духовный авторитет, иногда даже посвящения. Местоблюститель Патриаршего престола и около половины православных епископов томятся в тюрьмах, в ссылке или на принудительных работах… Уже много раз Православная Церковь, сначала в лице покойного патриарха Тихона, а потом в лице его заместителей пыталась в официальных обращениях к правительству рассеять окутывающую ее атмосферу недоверия… Расхождение лежит в непримиримости религиозного учения с материализмом, официальной философией коммунистической партии и руководимого ею правительства советских республик… Никакими компромиссами и уступками, никакими частичными изменениями в своем вероучении или перетолкованиями его в духе коммунизма Церковь не могла бы достигнуть такого сближения. Православная Церковь никогда не станет на этот недостойный путь и никогда не откажется ни в целом, ни в частях от своего обвеянного святыней прошлых веков вероучения в угоду одному из вечно сменяющихся общественных настроений…»– Цит. по: Русская Православная Церковь. XX век. М., 2008. С. 213).
^[27] Цит. по: Филимонов В.П. Святой преподобный Серафим Вырицкий и Русская Голгофа. С. 83.
^[28] В октябре 1933 г. власти запретили оставаться в Ленинграде правящему митрополиту Серафиму (Чичагову) как «не прошедшему паспортизацию».
^[29] Правда о религии в России. М., 1942. С. 98.
^[30] Никольский Морской, Князь-Владимирский и Преображенский соборы, две кладбищенские церкви.
^[31] С 31 января по 2 февраля 1945 г. в московском храме Воскресения Христова в Сокольниках проходил Поместный Собор Русской Православной Церкви.
^[32] Узнав об избрании Алексия (Симанского) патриархом, владыка Афанасий поздравил его и просил принять в общение: «Помимо первоиерарха Русской Церкви никто из нас – ни миряне, ни священники, ни епископы – не может быть в общении со Вселенской Церковностью. Не признающие своего первоиерарха остаются вне Церкви, от чего да избавит нас Господь». – Цит. по: Цыпин Владислав, прот. История Русской Православной Церкви. Синодальный и новейший периоды (1700–2005). М., 2007. С. 493.
^[33] Например, митрополит Питирим (Нечаев).
^[34] В зарубежной прессе уделялось внимание и стратегическим целям поездки патриарха Алексия I. «La Croix» (1 декабря 1960 г.) так характеризовала цель его визита: «Во вторник патриарх Алексий прибыл самолетом из Александрии в Каир. Он был встречен представителями всех христианских общин, отделенных от Рима, и послом СССР М. Ерофеевым. В кругах Александрийского Православного Патриархата сообщают, что эта поездка Московского Патриарха является “реакцией на усилия, развернутые папой Иоанном XXIII для ограничения автономии Православных Церквей”«. Тема перешла на страницы «Le Monde» (8 декабря 1960 г.): «Патриарх Московский и всея Руси Алексий является гостем православного патриарха Антиохийского Феодосия VI в Дамаске. Он устроил пресс-конференцию, на которой выступил исполняющий обязанности по внешним сношениям Московского Патриархата епископ Никодим. По сообщениям агентств печати (Французского агентства печати, Ассошейтед Пресс и Райтер), епископ Никодим подчеркнул, что папа Иоанн XXIII не сформулировал никакого официального предложения по поводу объединения, адресованного Церквам, не соединенным с Римом. Идея папы об объединении Церквей, – сказал он, – была изложена только в печати. Однако, – добавил он, – Русская Православная Церковь радуется всем действиям, предпринятым с целью сближения или воссоединения Церквей, но не видит никакой надежды на успех, пока папа официально не объявит, что он готов общаться с православными патриархами на основе равенства. Патриарх Антиохийский, гостем которого в настоящее время является патриарх Алексий, по традиции состоит в лучших отношениях с Московским Патриархатом. При этом интересно напомнить, что патриарх Феодосий VI опубликовал официальное сообщение сразу же на другой день после извещения о созыве папой Иоанном XXIII Вселенского Собора… Папа, – говорил он, – должен быть перед православными восточными патриархами как “первый среди равных”. Это, – говорил он, – его личное мнение. Православные Церкви должны будут посовещаться, чтобы выработать общее отношение». В том же ключе «Le Monde» (25 декабря 1960 г.) освещала и визит патриарха Алексия I в Стамбул: «Патриарх Алексий знает, конечно, о стремлении к христианскому единению, которое вдохновляет патриарха Афинагора. И первые же слова по приезде в Стамбул исключают всякую поддержку со стороны главы Русской Церкви в данной области. Некоторые даже думают, что Патриарх Московский приехал как раз чтобы воспрепятствовать стремлению к единству. “Русская Церковь не намерена объединяться с общинами верующих, не принадлежащих к Православной Церкви, – заявил епископ Никодим, председатель Отдела внешних церковных сношений” («Le Monde» по ошибке назвала владыку Никодима Никомедом. – М.Д.)». – Из архива ОВЦС.
^[35] Рекомендуем, помимо уже указанных выше, также следующие работы: Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М., 1991; Алексеев В.А. «Штурм небес» отменяется? Критические очерки по истории борьбы с религией в СССР. М., 1992; Патриарх Алексий I. Раздел IV. Новый курс // Русская Православная Церковь. XX век. М., 2008. C. 358; Одинцов М.И. Государство и Церковь: история взаимоотношений. 1917–1938 гг. М., 1991; Одинцов М.И. Государство и Церковь в России: ХХ век. М., 1994; Одинцов М.И. Религиозные организации в СССР накануне и в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. М., 1995; Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь и Советское государство в 1943–1964 гг.: От «перемирия» к новой войне. СПб., 1995; Шкаровский М.В. Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939–1964 годах). М., 2000; Одинцов М.И., Буевский А.С. 125-летие со дня рождения патриарха Алексия I (Комментарий в русле истории) // http://www.sedmitza.ru/text/395376.html.

Источник:      Православие.ру