БЕСЕДА
НАМ НЕ НУЖНО СТЫДИТЬСЯ ПРАВДЫ
О РУССКОЙ ЦЕРКВИ В ХХ ВЕКЕ
Сегодня мы хотим познакомить вас с историком Михаилом Шкаровским.
Впрочем, познакомить – это, наверное, слишком громко сказано. Он скромный человек, и после нашей беседы я знаю о нем лично немногим больше, чем раньше. Но вот одна деталь. Лет десять назад Шкаровский после десяти минут знакомства дал мне свою нигде не публиковавшуюся рукопись о Церкви в блокаду Ленинграда. Я, честно говоря, не сталкивался больше с учеными, радеющими об общем благе столь простодушно и самоотверженно.
А потом начали выходить его книги. Среди них – «Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве», которой я очень дорожу. Тем, кто не читал, советую обязательно ее найти. Возможно, это лучшая книга по русской истории из тех, что были написаны за последние лет десять. Помимо всего прочего, это еще и школа трезвости, честности, но вместе с тем и любви.
Встретились мы с ним в Александро-Невской лавре, в епархиальном архиве, до которого добираться пришлось по громадному пустому коридору. Здание передано Церкви не так давно и еще по-настоящему не обжито. Так же, как и наша история в ХХ веке.
Церковь в блокаду
– Михаил Витальевич, что привело вас на стезю историка Церкви?
– Я занимаюсь этой работой с конца 80-х годов. В Центральном госархиве Петербурга, где я работал и работаю, хранится огромное количество материалов по истории Русской Церкви. В какой-то момент эта тема мне стала очень близка.
– Это было как-то связано с вашими религиозными исканиями?
– Да, как раз в то время я пришел в Церковь, крестился, и жена моя соответственно крестилась, и ребенок. То есть научное и личное совпало и определило дальнейшую жизнь.
Примерно тогда же я начал сотрудничать с научно-информационным центром общества «Мемориал». Возглавил сбор сведений о репрессиях против священнослужителей. Так стали составляться материалы для мартирологов. Они опубликованы. Синодик репрессированных православных священников Санкт-Петербургской епархии был издан дважды.
* * *
– Над чем вы сейчас работаете?
– Как всегда, в работе находятся несколько проектов. По просьбе архимандрита Назария занимаюсь историей Александро-Невской лавры в ХХ веке, пишу об этом книгу. Надеюсь закончить ее в начале следующего года.
Продолжаю свой давний проект по изучению истории Русской Православной Церкви в годы II мировой войны. Мне довелось несколько лет работать в немецких архивах. В результате в Москве недавно вышла моя работа о германской религиозной политике на захваченных землях – в Советском Союзе, на Балканах, в Польше и т.д. О православной жизни на оккупированных территориях СССР и в блокадном Ленинграде надеюсь написать отдельную книгу.
– Удалось ли совершить за последнее время какие-то открытия в этой области?
– Составлены списки всех священнослужителей, которые служили в Ленинграде, были награждены, погибли от голода.
– Сколько было голодных смертей среди священников?
– Девятнадцать батюшек погибли. Поведение многих из них меня просто поразило. Они продолжали служить до последнего. Например, протоиерей Иоанн Горемыкин – настоятель Коломяжской церкви – жил за несколько километров от своего храма – на Петроградской стороне. Был очень старым человеком, но, пока мог, ходил сам, а когда совсем не стало сил, прихожане его возили на службу на саночках.
Несколько священников умерли в тюрьмах. В начале войны, в августе-сентябре, Ленинград очищался от нежелательных элементов; как раз в то время был арестован Даниил Хармс, погибший от голода в заключении. Оказался в узах и ряд священнослужителей. Некоторые из них, например о.Николай Ильяшенко, были вывезены на большую землю, а другие оказались обречены. Прихожане Спасо-Павловской церкви вспоминают, как привезли тело их настоятеля, скончавшегося в узах. Бросили у церковных врат со словами: «Хороните, это ваш».
– Но ведь, насколько мне известно, уже в 41-м году, в начале войны, у Церкви начали устанавливаться неплохие отношения с ленинградскими властями.
– В первые месяцы забирали всех священников, в том числе и из Патриаршей Церкви. Но уже с середины осени 41-го года практически прекратились аресты легальных священников, в том числе и тех иосифлян, которые открыто исповедовали свою принадлежность к Катакомбной Церкви.
Поясню для тех, кто незнаком с этим вопросом. Иосифлянами именовались последователи митрополита Иосифа (Петровых), который разорвал отношения с главой РПЦ митрополитом Сергием (Страгородским) и призвал паству не идти на уступки власти.
В Ленинграде они имели последнюю действующую церковь в стране – храм Святой Троицы. Его приход перешел в Московскую Патриархию осенью 43-го года.
– Я читал, что в блокаду даже хлеб и вино выделялись для причастия. Насколько это достоверно?
– На этот счет есть ряд документов. Примерно с декабря 1941 года, когда негде было уже достать ни хлеба, ни вина, невозможно стало совершать богослужения. И тогда ленинградский митрополит Алексий (Симанский) и другие священнослужители начали обращаться в горисполком с просьбой о помощи. Им пошли навстречу.
Отпускался, конечно, минимум, необходимый для богослужений, по очень жестким нормам. Поэтому вино приходилось разбавлять, а блокадные просфорки выпекались очень маленького размера.
* * *
– Давайте подробнее остановимся на иосифлянах. Потепление отношений между Церковью и государством в 41-м году их не коснулось?
– Оно коснулось легальных общин. Тайные в блокадном Ленинграде НКВД преследовало так же безжалостно, как и раньше. Это сегодня малоизвестная страница истории. Катакомбных общин было несколько, одну из крупнейших, в поселке Коломяги, возглавлял архимандрит Клавдий (Савинский). По некоторым данным, он был даже тайным епископом. Отца Клавдия арестовали летом 1942 года и вместе с некоторыми другими членами общины расстреляли.
Другая крупная община возглавлялась священником Михаилом Рождественским, известным исповедником; он считается последним иосифлянским священником, и скончался в конце 80-х годов, то есть совсем недавно. Его и несколько других членов общины арестовали в январе 1943 года, во время богослужения на квартире. В то время смертную казнь отменили, и это отца Михаила спасло, ему дали 25 лет лагерей, но в середине 50-х годов отпустили.
– А что из себя представляли легальные иосифляне? Я знаком с историей некоторых из них, вернувшихся в Патриархию. На мой взгляд, этот шаг, как правило, совершался не из малодушия. Если этих людей склоняли к бессовестным поступкам, они шли в лагеря. А если не трогали, то специально они страданий не искали.
– Если говорить о Ленинграде, то в катакомбном движении во время войны произошло окончательное разделение. К этому времени все прежние руководители иосифлянства уже погибли. Были расстреляны и митрополит Иосиф, и епископы Дмитрий (Любимов) и Сергий (Дружинин). Но оставалось несколько таких достаточно влиятельных протоиереев, которые примирились с Патриархом.
В этом ряду можно назвать отца Василия Верюжского, который был настоятелем главного иосифлянского храма, кафедрального собора Воскресения Христова, более известного как церковь Спаса-на-Крови, построенного на месте убиения царя Александра Второго. Отца Василия можно, наверное, назвать самым крупным специалистом в СССР по истории Византии. После войны он стал профессором Ленинградской духовной академии.
Другим священником, вернувшимся в Патриаршую Церковь, был отец Алексий Кибардин, настоятель Федоровского собора в Царском Селе. До революции он был одним из духовников Царской Семьи. А после возвращения в Патриархию служил в Вырицах и стал духовником святого Серафима Вырицкого.
Третье имя – протоиерей о.Петр Белавский, тоже очень известный человек. Он был близок к архиепископу Дмитрию Любимову, вождю катакомбников, и, по некоторым сведениям, являлся его духовником. С Патриархом Алексием (Симанским) они примирились примерно в середине сороковых годов.
– Не могли бы вы чуть подробнее сказать о знакомстве отца Алексия Кибардина со святым Серафимом Вырицким?
– Они познакомились в 1945 году и оказались духовно близкими людьми. Существует несколько пророчеств св.Серафима в отношении Кибардина, которые сбылись. Например, Серафим Вырицкий предсказал, что отец Алексий скончается ровно через 15 лет после него. И «ошибся» всего на три дня.
Об искушениях
– Как вы оцениваете роль владыки Сергия (Страгородского) в том, что произошло с Русской Церковью во времена гонений? Чего больше было, на ваш взгляд, в его деятельности – разрушительного или созидательного?
– Совсем недавно я был на семинаре в Отделе внешних церковных сношений Патриархии, посвященном так называемому «сергианству». Собрались крупнейшие церковные и светские историки. Почти 12 часов мы говорили на эту тему, пытались проанализировать деятельность митрополита Сергия в 20-30-е годы. Ну и, конечно, ни к какому единому мнению так и не пришли.
Есть историки, которые не видят в действиях митрополита Сергия никаких ошибок. Это и светские исследователи, и протоиерей Владислав Цыпин сделал соответствующий доклад...
– Эта точка зрения была достаточно тщательно разработана еще в советский период.
– Да, но есть историки, в том числе из числа священнослужителей Московской Патриархии, которые более здраво подходят к деятельности митрополита Сергия, говорят о тех или иных ошибках, которые он допустил.
Если вы хотите знать мою точку зрения, то я считаю, что в советский период имели право на существование различные течения в Церкви.
Нельзя утверждать, что полностью правы были те, кто пошел за митрополитом Иосифом. Среди катакомбников имелись, кстати, и более радикальные группы, чем иосифляне.
Но в ответ на это можно определенно сказать, что не могла вся Русская Церковь уйти в катакомбы. Должны были оставаться какие-то легально существующие структуры и храмы, где верующие могли бы окормляться. Кто-то должен был пойти по тому пути, по которому пошел митрополит Сергий. Он был сторонником византийской практики сосуществования с государством.
Однако и этим православие не исчерпывается. Кому-то нужно было хранить старые заветы, религиозную свободу, церковное благочестие. Иосифляне являлись продолжателями другой церковной традиции, тоже имеющей многовековую историю.
Оба течения, так или иначе, исторически оправданны.
– Как часто вы сталкивались в архивах с примерами стойкого поведения священнослужителей на допросах? Бывает, человек готовит материалы для прославления мученика и говорит буквально следующее: «Это был единственный человек, который ничего не подписал...»
– Нет, конечно, это не единичный случай, когда мученики, исповедники вели себя исключительно мужественно на допросах. Хотя пытки с середины 30-х годов были обычным явлением, но не всех удалось сломить.
Сейчас я являюсь членом комиссии по канонизации, и мы рассматриваем имена как раз, в первую очередь, таких людей, которые никого не выдали.
– Вы можете назвать какие-то имена?
– Да, конечно. Я, например, составил сейчас житие архимандрита Льва (Егорова). Он был одним из руководителей Александро-Невского братства в конце 20-х – начале 30-х годов. Это родной брат ленинградского митрополита Гурия, который возглавлял епархию в конце 50-х годов.
Отец Лев пять раз подвергался арестам. Последний раз его арестовали в 38-м году, уже в лагере, и там же расстреляли. Он отверг все обвинения в свой адрес и никого не выдал.
* * *
– Насколько совпадают в православной среде представления о тех временах с архивными документами?
– Не всегда совпадают. И какие-то материалы личного характера, которые серьезно компрометируют того или иного человека, я стараюсь опускать. Достаточно редко пишу о тех, кто сотрудничал с НКВД и был виновником гибели множества людей.
– Почему?
– Это очень болезненно для родственников. Так же отношусь к тем, кто сотрудничал с СД – немецкой полицией безопасности в годы войны. Хотя иногда приходится отступать от этого правила, когда человек оставил слишком широкий, если так можно выразиться, след в истории, и его не обойти.
– Мы говорили об истории открытых гонений. Но были периоды, когда власть пыталась задушить Церковь в своих объятьях, уронить авторитет пастырей. Что вы можете сказать об этой тактике воздействия на верующих?
– Еще со сталинских времен высшие священнослужители – архиереи и настоятели крупнейших соборов – были включены в советскую номенклатуру. Они получали пайки, дачи, им выделялись машины, но при этом на свои посты эти люди назначались с ведома, а иногда по указке государственного аппарата. Потом, при Хрущеве, часть автомобилей была изъята...
– У епископата?
– Нет, у настоятелей кафедральных соборов. Одновременно был ужесточен контроль над кадровой политикой Церкви. Примерно с 59-го года практически все назначения и перемещения совершались по согласованию с уполномоченными по делам религии.
– Как отнеслось руководство Церкви к включению в номенклатуру?
– Были, наверное, и отказы. Я специально этим не занимался, но знаю, что митрополит Сергий согласился принять далеко не все благодеяния со стороны властей. Высказался, в частности, против того, чтобы священнослужители получали от государства продукты. Предложил покупать их на рынке.
– Почему именно на рынке?
– Того, что отпускалось тогда по карточкам в магазинах, населению не хватало.
В Церкви было понимание, что даром ей ничего не дадут. Было желание отстоять самостоятельность, но у кого-то больше, у кого-то меньше.
Некоторые архиереи в 60-е годы начали готовиться к тому, что части Патриаршей Церкви вновь придется перейти на нелегальное положение. Создавалась база для этого. Так, митрополит Иоанн (Вендланд) Ярославский тайно рукоположил большую группу священников. А митрополит Никодим (Ротов) в конце 60-х участвовал даже в тайном поставлении одного архиерея, не говоря уже о рукоположении множества священников.
– Многие практиковали тайное рукоположение?
– Мне точно известно о пяти архиереях. Из батюшек тайно принял сан в те годы такой известный священник, как отец Глеб Каледа. Он вышел из подполья только в начале 90-х годов.
– А было ли какое-то сопротивление снизу, со стороны священников, например?
– Широко известны послания к Патриарху, с протестом против насилия над Церковью. То есть часть священников открыто бросила вызов богоборчеству.
Можно вспомнить также отца Сергия Желудкова из Псковской епархии, который писал книги, имевшие широкое хождение в самиздате. Мне известно, что запрещенная православная литература пользовалась популярностью в ленинградских духовных школах. Едва ли не все учащиеся были знакомы со стихотворением «Новый Иуда», посвященным отречению от веры Дулумана. Был такой преподаватель в Саратовской духовной семинарии.
– Много ли было таких отречений?
– Нет, в году хрущевских гонений от сана отказалось, под давлением властей, всего около 200 священников из более чем 6 тысяч.
Насколько это возможно проследить по документам, биографии отступников сложились печально. Некоторые довольно скоро скончались от тяжелых болезней, среди них – протоиерей Осипов, умерший от рака. Многие, начиная с 64-го года, стали проситься обратно со словами, что они совершили трагическую, роковую ошибку. Часть из них после покаяния приняли и вновь поставили на приходы.
Властители и судьбы
– Насколько размах хрущевских гонений сопоставим со сталинскими?
– При Сталине была уничтожена почти вся видимая Церковь, все монастыри были закрыты, погибло абсолютное большинство архиереев. При Хрущеве до этого не дошло, но, быть может, он просто не успел. Планы Хрущева о построении коммунизма известны, и если бы он еще лет пять оставался у руля государства, то это могло очень тяжело сказаться на Церкви.
– Почему гонения при Хрущеве начались не сразу, а только после ХХ съезда, разоблачения культа Сталина?
– Первая попытка наступления на Церковь была предпринята уже через год после смерти Сталина – летом 54-го года. Тогда было выпущено антирелигиозное постановление ЦК, но часть партийного руководства резко выступила против. В том числе Маленков, Молотов, Ворошилов и т.д. – то есть те, кто был близок к Сталину.
Это не было связано, естественно, с их тайными симпатиями к православию. Просто эти люди считали, что Церковь – это часть общего аппарата управления страной, и не нужно его разрушать.
Надо сказать, что и сама Церковь к 54-му году окрепла и как-то смогла противостоять давлению на нее. Митрополит Ленинградский Григорий (Чуков) и митрополит Николай (Ярушевич) очень активно противодействовали Хрущеву, в том числе и на международной арене.
Так что уже в ноябре 54-го года было принято новое постановление ЦК, которое фактически отменяло летнее. Более того, к середине 50-х годов начались послабления, было выпущено из лагерей очень много священников. В 56-м году Церковь получила разрешение переиздать Библию, открыть около 40 храмов, в том числе Троицкий собор Александро-Невской лавры.
Все это продолжалось вплоть до разгрома так называемой «антипартийной группы» на июньском пленуме 57-го года, когда Хрущев сконцентрировал в своих руках всю полноту власти.
– Это единственная причина начала гонений?
– Нет. После испытания водородной бомбы и полета спутника в космос у нас начались такие шапкозакидательские настроения. Поэтому правительство решило, что сможет обойтись на международной арене без Патриархии.
Другим важным фактором стали опасения части партаппарата, что после развенчания сталинщины начнется религиозное возрождение. И, действительно, именно в те годы начался поворот советской интеллигенции в сторону Церкви. Многие обратились, усилилось религиозное подполье, в три раза вырос поток абитуриентов в духовные заведения. Все эти обстоятельства в совокупности и привели к антицерковной кампании. Начался поход на монастыри, было резко увеличено налогообложение. Эта идея – задушить Церковь финансово – муссировалась тогда очень активно. Затем власти начали ликвидировать семинарии, закрыли пять из восьми. С большим трудом удалось отстоять академии.
Все это и привело к тому, что Церковь вновь начала уходить в катакомбы.
– Вы знали лично кого-нибудь из тех людей, кто пытался тогда противодействовать антицерковной политике властей?
– Наиболее стойкие борцы из числа архиереев все уже умерли. Я был знаком с архиепископом Никоном (Фомичевым), который скончался в Петербурге в 95-м году.
Он похоронен на Никольском кладбище, рядом с тем местом, где мы сейчас разговариваем. Он с раннего детства был близок к Церкви. В семилетнем возрасте облачен в стихарь, в 20-е годы состоял иподьяконом у нескольких ленинградских архиереев, принадлежал к Александро-Невскому братству.
Тем не менее, окончил Ленинградский институт железнодорожного транспорта и с 31-го года работал инженером, а в годы блокады стал начальником военно-восстановительного поезда. Его даже награждали несколько раз, но уже тогда, во время войны, он встречался с митрополитом Алексием (Симанским) и говорил, что желает посвятить себя церковному служению.
Владыка вспоминал о том времени, как они однажды с митрополитом Алексием гуляли по улице, а потом сели в трамвай. И будущий Патриарх, не желая подвергать опасности молодого человека, попросил его сесть в другой конец вагона.
Его отговаривали от священства, тем более что светская карьера складывалась очень удачно. Но в 45-м году он своего добился – был рукоположен. И начались мытарства, особенно после поставления в епископы. Владыку изгоняли из всех епархий, куда его направляла Патриархия. Дело в том, что он не давал закрывать храмы.
С 63-го года владыка Никон был епископом Рижским и Латвийским и отстоял Троице-Сергиевский женский монастырь в Риге. Тогда его перевели на Архангельскую кафедру. Затем была Калуга, где история повторилась, уполномоченный потребовал его удаления с кафедры, и, наконец, Пермь. Оттуда его за постоянные конфликты с властями решено было уволить на покой.
Поселился архиепископ Никон в Ленинграде, преподавал в Духовной академии, но служить ему не давали. В нашем городе у него осталось много духовных детей.
* * *
– Как на вас лично повлияло знакомство с историей Церкви? Иногда приходится говорить с людьми, чья вера пошатнулась в результате знакомства с ней.
– Я встречался с родственниками гонимых, знакомился с их делами, ездил на Соловки еще до того, как там открылся монастырь. Масштабы репрессий произвели очень тяжелое впечатление. Но мужество тех, кого не удалось сломить, сохранило, на мой взгляд, лицо Церкви.
Нам не нужно стыдиться правды о ней.
Беседовал В.ГРИГОРЯН
| 
Комментариев нет:
Отправить комментарий